Накупил мешок сладостей - шоколада, фиников, изюма, козинаков – знаю, как это «заходит» после уставной тушенки. Вышел из донецкого супермаркета и вдруг понял – праздника не будет! Не увидеть и не услышать нам с бойцами в прямом эфире, как Путин забирает Донбасс в Россию. Нет в том месте, где стоит батальон, ни света, ни интернета, ни сотовой связи. «Белый шум», информационный вакуум. Конечно, по рациям всем сообщат радостную весть, но подробности бойцы узнают лишь потом, когда получат увольнительные и вернутся в цивилизацию. Что делать? Осенило, буквально.
Найти хороший радиоприемник в Донецке оказалось не проблема, я как-то не подумал, что сотни поселков у линии фронта, до сих пор получают информацию по старинке, по радиоволнам.
- Радио – дело стариковское, - заметил мне продавец, заворачивая покупку:
- Молодые конечно уехали, чего им там сидеть без света и интернета? А старики остались… Радио слушают, керосинки жгут…
Я оказался под Угледаром ранним туманным утром. Привычно укутал машину маскировочной сеткой. И сразу же уехал с бойцами на стрельбы из гранатометов. Палили по пустым снарядным ящикам, стоящим в сжатом поле на удалении в 250 метров. Как выразился инструктор, «это нужно, чтобы вы, в случае чего, сами, без «второго номера» отстрелялись, отбились». Было в этих учениях что-то тревожное и важное. При этом, стреляли не окопники, им гранатометы знакомы, а водители, связисты и молодежь из пополнения. Все понимали – нужно. Учения без муштры, «на результат», закончили быстро и вернулись в деревню. До судьбоносного решения оставались считанные часы.
Мою идею в штабе «Востока» назвали «политинформацией» и даже «политработой», что было сущей правдой. Началось приятное оживление: искали более-менее целую хату, чтобы поместилось сразу человек 20-30, все, кто днем будет не на позициях. Но, уцелевшие дома в деревне были все с прямыми попаданиями, темные, как погреба – выбитые окна забиты чем попало, чтобы и лучик света не вырвался наружу.
Тогда стали искать хату с большим навесом над двором. Нашли. Начштаба Аскольд, благословивший эту суету, отправил меня из блиндажа на свежий воздух, проверять радиоприемник.
Я побаивался этого теста – вдруг, радио ничего не поймает? Спрятался под деревом от вражеских коптеров. Сначала, поймал старый-добрый «Маяк», потом «Радио России». Прием устойчивый, качественный, я перевел дух. Дальше, все диапазоны были забиты украинской станцией, вещавшей на оккупированные Киевом территории Донбасса. Быстрой скороговоркой, на мове, мужские и женские голоса повторяли одно слово, которое я мог разобрать: «харчування» или просто – «харчи». Бойцы, участвующие в тестировании, веселились. Потом сменился диктор, мова стала понятнее. Речь шла о том, как в освобожденный Изюм сейчас зайдет европейский бизнес и все там расцветет, особенно будет много «харчей». Кажется, даже диктор в это не верил.
На звуки соловьиной мовы пришел один их командиров батальона с позывным «Россия». Пошутил про «вражьи голоса». Как раз возник повод у него спросить, как себя чувствует противник? Сказанное «Россией» несколько противоречило интернет-сообщениям:
- Мы пока ничего не наблюдаем на нашем участке. Информация поступает все время, что ОНИ заходят или что-то завозят. Вообще, впечатление, что у нас противник притих в последнюю неделю. Обстрелы, правда, идут в том же режиме.
- Как бойцы себя чувствуют?
- Холодно в лесопосадках, болеют бойцы. Все от простуды, порошки, таблетки, на вес золота. Грелки химические или просто газовые горелки маленькие. Ты ее включил в окопе, через десять минут согрелся, можно даже обсушиться.
- Все хотел спросить, а сегодня самый удачный день: почему такой позывной – «Россия»?
«Россия» смеется:
- Так я и есть Россия. Родился на Дальнем Востоке, батя военный летчик. В 12 лет переехал сюда. Потом в Москву занесло на пять лет, потом обратно на Донбасс. Дом разбитый, живу в съемном. Я даже не могу сказать, откуда я. Из России.
На мой вопрос, «что ждете от вхождения в Россию?», «Россия» ответил убийственно-точно:
- Чтобы наши дети возле подвалов не гуляли.
Первыми слушать Москву пришли кошки и собачата. В таких мертвых деревнях они всегда жмутся к людям. Звери не могут без людей, а люди без зверей. Потешный пес с грозной кличкой Бармалей пообщался со мной, но было видно, кто из бойцов его хозяин. Пес хромал, лапу перебил осколок, еще во время весенних боев. Рану он зализал, само заросло и зажило, как на собаке. Бармалея подобрали давно. Он путешествует по позициям вместе с бойцами, а после войны хозяин заберет его с собой и Бармалей это знает. Пес чувствует себя уверенно, у него теперь светлая полоса в жизни.
Постепенно, двор под навесом заполняется людьми. С позиций приезжает сапер Георгий, заваривает себе лапшу в железной кружке и рассказывает:
- Мужики! Такой яблоневый сад нашли! Такие там яблоки! Ммм!
Кто-то из бойцов спрашивает:
- Молодильные?
Георгий вздыхает:
- Если бы. За ними на броне нужно ехать, туда 120 миллиметровые мины накидывают. Но эти яблоки того стоят…
Кто-то из бойцов замечает со знанием дела, очень серьезно:
- Это сторожа, наверное.
Все валятся от хохота. На часах 14.30 и где-то в полях начинает гавкать украинская артиллерийская самоходка. Снаряды падают лениво на краю деревни, далеко от нас, не страшно, но землю качает. Бармалей встает на задние лапы и кладет голову на колено хозяину. Закрывает глаза, еле заметно вздрагивает во время прилетов. И тут происходит приятное чудо. Низкие облака рвет какая-то черная тень, следом – рев двигателей на форсаже. Мы слышим, как наш самолет отстреливает ракеты, разворачивается прямо над нашей хатой и добавляет еще, в то же место. Вражеская самоходка затыкается. Тихо. И я включаю приемник.
Современный человек, в мирной жизни, избалован информацией. Это больше не абсолютная ценность. Но здесь, на фронте, все по-другому. Как говорит разведчик «Лис» - если ты знаешь точно, какой сегодня день недели, значит, ты не воюешь. «Лис» не помнит точно, когда он брал «Азовсталь» - то ли в марте, то ли в августе. И он не шутит, он вне времени, между жизнью и смертью. Состояние, в котором обретают просветление.
Только в старом черно-белом кино можно было увидеть, чтобы ТАК слушали обычный радиоприемник. И как специально, радио, которое я привез, было стилизовано под старое, ламповое. Сорок минут слушали, не разговаривая. Появившегося внезапно завхоза зашикали со всех сторон: «Дай нам Путина послушать, тебя мы потом послушаем». Два раза вставали, молча, все, как-то не сговариваясь, снимали кепки и подшлемники: когда почтили память погибших и в самый последний момент, во время подписания документов о вхождении республик и освобожденных областей в Россию.
Дослушали. Праздника не было, война-то осталась, никуда она не делась! Я бы очень хотел, чтобы сразу после выступления, по волшебству, все стихло вокруг. И эти мужики, сорвали бы с себя грязные и влажные камуфляжи, переоделись в гражданское, взяли искалеченного Бармалея на руки и пошли по домам. И к утру или следующим днем, они бы дошли пешком до Донецка, до родных домов, жен и матерей. Прочь с этой войны, забыть, как и не было ее. Но чуда не будет, это все понимали. Шептались: «Был у нас 41- год, доживем и до 43-го, погоним ИХ». Лишь один из молоденьких бойцов не выдержал и сказал своему командиру, «Лесу»:
- Командир, а можно я очередь в небо пальну?
«Лес» ответил строго и невозмутимо:
- Я тебе прямо по голове пальну! Я еще узнаю, кто у нас по ночам генератор в доме запускает! (квадрокоптеры с тепловизорами вычисляют такие цели и наводят на них артиллерию. – Корр.).
Я выключил радиоприемник со словами:
- Ребята, это вам подарок от меня, обратно не повезу, конечно, забирайте, слушайте.
Посмотрел на разведчика «Лиса», ожидая от него какого-то мудрого афоризма, обобщения услышанному. И «Лис» не подвел:
- Ну что же, теперь государственная граница Российской Федерации проходит через мой окоп. Теперь государственная граница России проходит через мой окоп": Как бойцы ДНР слушали выступление Путина на передовой.
День возвращения Донбасса домой, я хотел встретить в батальоне «Восток» под Угледаром. Хотел в этот момент увидеть лица бойцов. И тех, кто пошел воевать совсем недавно и тех, кто тянул солдатскую лямку с 2014 года. Тянул молча, с упорством обреченных, иногда – уже ни на что не надеясь.
Накупил мешок сладостей - шоколада, фиников, изюма, козинаков – знаю, как это «заходит» после уставной тушенки. Вышел из донецкого супермаркета и вдруг понял – праздника не будет! Не увидеть и не услышать нам с бойцами в прямом эфире, как Путин забирает Донбасс в Россию. Нет в том месте, где стоит батальон, ни света, ни интернета, ни сотовой связи. «Белый шум», информационный вакуум. Конечно, по рациям всем сообщат радостную весть, но подробности бойцы узнают лишь потом, когда получат увольнительные и вернутся в цивилизацию. Что делать? Осенило, буквально.
Найти хороший радиоприемник в Донецке оказалось не проблема, я как-то не подумал, что сотни поселков у линии фронта, до сих пор получают информацию по старинке, по радиоволнам.
- Радио – дело стариковское, - заметил мне продавец, заворачивая покупку:
- Молодые конечно уехали, чего им там сидеть без света и интернета? А старики остались… Радио слушают, керосинки жгут…
Я оказался под Угледаром ранним туманным утром. Привычно укутал машину маскировочной сеткой. И сразу же уехал с бойцами на стрельбы из гранатометов. Палили по пустым снарядным ящикам, стоящим в сжатом поле на удалении в 250 метров. Как выразился инструктор, «это нужно, чтобы вы, в случае чего, сами, без «второго номера» отстрелялись, отбились». Было в этих учениях что-то тревожное и важное. При этом, стреляли не окопники, им гранатометы знакомы, а водители, связисты и молодежь из пополнения. Все понимали – нужно. Учения без муштры, «на результат», закончили быстро и вернулись в деревню. До судьбоносного решения оставались считанные часы.
Мою идею в штабе «Востока» назвали «политинформацией» и даже «политработой», что было сущей правдой. Началось приятное оживление: искали более-менее целую хату, чтобы поместилось сразу человек 20-30, все, кто днем будет не на позициях. Но, уцелевшие дома в деревне были все с прямыми попаданиями, темные, как погреба – выбитые окна забиты чем попало, чтобы и лучик света не вырвался наружу.
Тогда стали искать хату с большим навесом над двором. Нашли. Начштаба Аскольд, благословивший эту суету, отправил меня из блиндажа на свежий воздух, проверять радиоприемник.
Я побаивался этого теста – вдруг, радио ничего не поймает? Спрятался под деревом от вражеских коптеров. Сначала, поймал старый-добрый «Маяк», потом «Радио России». Прием устойчивый, качественный, я перевел дух. Дальше, все диапазоны были забиты украинской станцией, вещавшей на оккупированные Киевом территории Донбасса. Быстрой скороговоркой, на мове, мужские и женские голоса повторяли одно слово, которое я мог разобрать: «харчування» или просто – «харчи». Бойцы, участвующие в тестировании, веселились. Потом сменился диктор, мова стала понятнее. Речь шла о том, как в освобожденный Изюм сейчас зайдет европейский бизнес и все там расцветет, особенно будет много «харчей». Кажется, даже диктор в это не верил.
На звуки соловьиной мовы пришел один их командиров батальона с позывным «Россия». Пошутил про «вражьи голоса». Как раз возник повод у него спросить, как себя чувствует противник? Сказанное «Россией» несколько противоречило интернет-сообщениям:
- Мы пока ничего не наблюдаем на нашем участке. Информация поступает все время, что ОНИ заходят или что-то завозят. Вообще, впечатление, что у нас противник притих в последнюю неделю. Обстрелы, правда, идут в том же режиме.
- Как бойцы себя чувствуют?
- Холодно в лесопосадках, болеют бойцы. Все от простуды, порошки, таблетки, на вес золота. Грелки химические или просто газовые горелки маленькие. Ты ее включил в окопе, через десять минут согрелся, можно даже обсушиться.
- Все хотел спросить, а сегодня самый удачный день: почему такой позывной – «Россия»?
«Россия» смеется:
- Так я и есть Россия. Родился на Дальнем Востоке, батя военный летчик. В 12 лет переехал сюда. Потом в Москву занесло на пять лет, потом обратно на Донбасс. Дом разбитый, живу в съемном. Я даже не могу сказать, откуда я. Из России.
На мой вопрос, «что ждете от вхождения в Россию?», «Россия» ответил убийственно-точно:
- Чтобы наши дети возле подвалов не гуляли.
Первыми слушать Москву пришли кошки и собачата. В таких мертвых деревнях они всегда жмутся к людям. Звери не могут без людей, а люди без зверей. Потешный пес с грозной кличкой Бармалей пообщался со мной, но было видно, кто из бойцов его хозяин. Пес хромал, лапу перебил осколок, еще во время весенних боев. Рану он зализал, само заросло и зажило, как на собаке. Бармалея подобрали давно. Он путешествует по позициям вместе с бойцами, а после войны хозяин заберет его с собой и Бармалей это знает. Пес чувствует себя уверенно, у него теперь светлая полоса в жизни.
Постепенно, двор под навесом заполняется людьми. С позиций приезжает сапер Георгий, заваривает себе лапшу в железной кружке и рассказывает:
- Мужики! Такой яблоневый сад нашли! Такие там яблоки! Ммм!
Кто-то из бойцов спрашивает:
- Молодильные?
Георгий вздыхает:
- Если бы. За ними на броне нужно ехать, туда 120 миллиметровые мины накидывают. Но эти яблоки того стоят…
Кто-то из бойцов замечает со знанием дела, очень серьезно:
- Это сторожа, наверное.
Все валятся от хохота. На часах 14.30 и где-то в полях начинает гавкать украинская артиллерийская самоходка. Снаряды падают лениво на краю деревни, далеко от нас, не страшно, но землю качает. Бармалей встает на задние лапы и кладет голову на колено хозяину. Закрывает глаза, еле заметно вздрагивает во время прилетов. И тут происходит приятное чудо. Низкие облака рвет какая-то черная тень, следом – рев двигателей на форсаже. Мы слышим, как наш самолет отстреливает ракеты, разворачивается прямо над нашей хатой и добавляет еще, в то же место. Вражеская самоходка затыкается. Тихо. И я включаю приемник.
Современный человек, в мирной жизни, избалован информацией. Это больше не абсолютная ценность. Но здесь, на фронте, все по-другому. Как говорит разведчик «Лис» - если ты знаешь точно, какой сегодня день недели, значит, ты не воюешь. «Лис» не помнит точно, когда он брал «Азовсталь» - то ли в марте, то ли в августе. И он не шутит, он вне времени, между жизнью и смертью. Состояние, в котором обретают просветление.
Только в старом черно-белом кино можно было увидеть, чтобы ТАК слушали обычный радиоприемник. И как специально, радио, которое я привез, было стилизовано под старое, ламповое. Сорок минут слушали, не разговаривая. Появившегося внезапно завхоза зашикали со всех сторон: «Дай нам Путина послушать, тебя мы потом послушаем». Два раза вставали, молча, все, как-то не сговариваясь, снимали кепки и подшлемники: когда почтили память погибших и в самый последний момент, во время подписания документов о вхождении республик и освобожденных областей в Россию.
Дослушали. Праздника не было, война-то осталась, никуда она не делась! Я бы очень хотел, чтобы сразу после выступления, по волшебству, все стихло вокруг. И эти мужики, сорвали бы с себя грязные и влажные камуфляжи, переоделись в гражданское, взяли искалеченного Бармалея на руки и пошли по домам. И к утру или следующим днем, они бы дошли пешком до Донецка, до родных домов, жен и матерей. Прочь с этой войны, забыть, как и не было ее. Но чуда не будет, это все понимали. Шептались: «Был у нас 41- год, доживем и до 43-го, погоним ИХ». Лишь один из молоденьких бойцов не выдержал и сказал своему командиру, «Лесу»:
- Командир, а можно я очередь в небо пальну?
«Лес» ответил строго и невозмутимо:
- Я тебе прямо по голове пальну! Я еще узнаю, кто у нас по ночам генератор в доме запускает! (квадрокоптеры с тепловизорами вычисляют такие цели и наводят на них артиллерию. – Корр.).
Я выключил радиоприемник со словами:
- Ребята, это вам подарок от меня, обратно не повезу, конечно, забирайте, слушайте.
Посмотрел на разведчика «Лиса», ожидая от него какого-то мудрого афоризма, обобщения услышанному. И «Лис» не подвел:
- Ну что же, теперь государственная граница Российской Федерации проходит через мой окоп.
Сегодня все стало и проще и серьезнее.
СНЕЖЭЛЬ-БИО-ДАР
