В начале августа 1999 года – лишь за несколько недель до первого взрыва в Буйнакске – президент Ельцин назначил своего третьего по счету премьер-министра за менее чем три месяца. Он был небольшим человеком, без чувства юмора, почти неизвестным российской общественности - которого звали Владимир Путин.
Он был так неизвестен, потому что, за нескольких лет до этого, Путин был еще одним средним офицером КГБ/ФСБ, трудившимся незаметно. В 1996 году Путину дали место в Управлении делами президента - ключевом управлении в аппарате патронажа Ельцина, которое дало Путину рычаги, с помощью которых он мог оказать или не оказать услуги инсайдерам в Кремле. Как видно, он хорошо провел свое время: в течение трех следующих лет Путина повысили до заместителя руководителя администрации президента, потом до директора ФСБ, а теперь и до премьер-министра.
Но, хотя Путин еще был малоизвестным широкой публике в сентябре 1999, Михаил Трепашкин уже был хорошо знакомым с ним. Когда скандал УРПО стал достоянием публики, Путин был директором ФСБ и лично уволил Александра Литвиненко за то, что он его инициировал: «Я уволил Литвиненко, потому что офицеры ФСБ не должны устраивать пресс-конференции и не должны делать внутренние скандалы публичными».
А в равной степени вызвало тревогу Трепашкина то, кого выбрали наследником Путина на посту директора ФСБ - Николая Патрушева. В должности начальника Управления собственной безопасности ФСБ сам Патрушев освободил Трепашкина от обязанности следователя дела Банка Солди, и он был одним из тех правительственных чиновников, которые наиболее страстно утверждали о чеченской связи со взрывами жилых домов.
«Так что была видной эта динамика», - сказал Трепашкин, - «и было правительство, способствующее ей: за этим стоят чеченцы, и поэтому теперь нам надо расправиться с чеченцами.
Но тогда произошло что-то очень странное. Произошло в спокойном провинциальном городе Рязань, которое находится в 200 километрах к юго-востоку от Москвы.
В атмосфере повышенной бдительности, которая охватила страну, несколько жителей дома 14/16 по улице Новоселов в Рязани заметили, что вечером 22 сентября к их дому подъехали белые «Жигули». Они совсем испугались, когда увидели двух мужчин, которые вынесли несколько больших мешков из багажника машины и принесли их в подвал перед тем, как уехали со всей быстротой. Жители позвонили в милицию.
В подвале обрнаружили три белых мешка по 50 килограммов, привязанных к детонатору и взрывному таймеру. Пока милиция быстро эвакуировали всех из дома, позвонили местному эксперту ФСБ по взрывчатым веществам; он установил, что мешки содержали RDX - взрывчатое вещество, достаточно сильное, чтобы снести целый дом. Между тем выставили блокпосты на всех дорогах из Рязани, и началась широкомасштабная охота на «Жигули» и его пассажиров.
К следующему дню событие в Рязани стало известным всей России. Премьер-министр Путин поздравил жителей с бдительностью, пока министр внутренних дел хвалил недавние улучшения в работе органов безопасности, «как, например, предотвращенная попытка взорвать дом в Рязани».
Может быть, все так закончилось бы, только в этот вечер двоих из подозреваемых задержали. К удивлению местных властей, оба предъявили удостоверения ФСБ. Через некоторое время позвонили из штаб-квартиры ФСБ в Москве и сказали, чтобы этих двоих освободили.
На следующее утро директор ФСБ Патрушев выступил по телевидению, чтобы сообщить совсем новую версию событий в Рязани.
Случай в доме 14/16 по улице Новоселов, объяснил он, не был неудачным терактом, а скорее «тренировкой» ФСБ, чтобы проверить бдительность общества. Далее он сказал, что в мешках в подвале были не взрывчатые вещества, а именно обычный домашний сахар.
Противоречия в версии ФСБ были многочисленными. Как согласовать утверждения штаб-квартиры ФСБ о мешках сахара с анализом местной ФСБ, который нашел RDX? Если была на самом деле тренировка, почему не сообщили местной ФСБ досрочно, или почему Патрушев сам не говорил об этом в течение полутора дней охоты на террористов? К тому же, почему взрывы в жилых домах сразу перестали происходить после Рязани? Если бы теракты были действительно устроены чеченскими террористами, тогда, несомненно, унижение ФСБ в Рязани вдохновило бы их устроить больше терактов.
Но время таких вопросов уже истекло. Даже пока премьер-министр Путин выступал вечером 23 сентября, хваля жителей Рязани за бдительность, российские военные самолеты стали наносить удары по Грозному, столице Чечни. Через несколько дней российские броненосные батальоны вошли в Чечню, и Вторая чеченская война началась.
После этого события стали развиваться очень быстро. 31 декабря 1999 года Борис Ельцин потряс страну, когда объявил, что уходит с поста, и решение вступает в силу прямо сейчас. Таким образом, Владимир Путин стал действующим президентом до того, как состоялись новые выборы. И вместо того, чтобы состояться когда-то летом, как сначала было запланировано, выборы теперь состоятся через десять недель. Конкурентам Путина осталось мало времени подготовиться.
Согласно опросу о предпочтениях граждан на выборах президента, который был проведен в августе 1999 года, Путин получал менее двух процентов поддержки. К марту 2000, на волне популярности за его стратегию тотальной войны в Чечне, он вступил на пост с 53 процентами поддержки избирателей. Правление Владимира Путина началось, и отныне Россия уже никогда не будет такой, какой была раньше.
В ходе нашей следующей встречи Трепашкин меня пригласил в собственную квартиру. Это меня немного удивило - мне сказали, что по причине безопасности Трепашкин редко приводит посетителей домой – но, по-моему, он считал, что все его враги все-таки знают, где он живет.
Это было достаточно приятное место, разве что спартанского вида, на первом этаже многоэтажки, окруженной другими многоэтажными башнями на севере Москвы. Трепашкин провел меня по квартире, и я заметил, что единственным местом с намеком на беспорядок была маленькая комната, заполненная бумагами - практически стенной шкаф - в которой он устроил рабочий кабинет. Одна из его дочерей была дома, она принесла нам чай.
С немного стеснительной улыбкой, Трепашкин сообщил мне что у него была еще одна причина, по которой он редко устраивал рабочие встречи дома - его жена. "Она хочет, чтобы я перестал заниматься этими политическими вещами, но сегодня утром ее нет...". Улыбка сошла с его лица. "Это из-за рейдов. Вы знаете, они вламывались сюда", - он махнул рукой в сторону входной двери, - "со своими автоматами, крича приказы; детей очень сильно испугали. Это очень повлияло на мою жену, она теперь постоянно боится, что это опять может произойти".
Первый из этих рейдов был в январе 2002 года. Поздно ночью группа оперативников ФСБ ворвалась и устроила обыск, перевернув квартиру вверх дном. Трепашкин утверждает, что тогда они ничего не нашли, но вместо этого подбросили достаточно "доказательств" - несколько секретных документов из архивов ФСБ, несколько пуль - что позволило прокуратуре "повесить" на него три серьезных обвинения.
"Так они мне дали понять", - объяснил он, - "что они меня в покое не оставят, пока я не "образумлюсь".
У Трепашкина было представление о том, что привлекло к нему внимание ФСБ: всего за несколько дней до этого рейда ему начал звонить человек, считавшийся режимом Путина одним из главных предателей России, - Александр Литвиненко.
Служебное падение подполковника Литвиненко произошло быстро. После его пресс-конференции в 1988 году (в статье опечатка, речь идёт об
этой пресс-конференции в 1998-м, видео по ссылке с купюрами, внизу есть комментарии Михаила Трепашкина), где обвинил УРПО в организации покушений, он провел девять месяцев в тюрьме по обвинению в "злоупотреблении служебным положением", после чего ему пришлось уехать из России, когда прокуратура готовила ему очередное обвинение. С помощью ссыльного олигарха Бориса Березовского Литвиненко удалось уехать и поселиться в Англии, где совместно с Березовским они решили предать огласке то, что они считали преступлениями путинского режима. Их главной целью было выяснить правду о взрывах жилых домов.
"Вот поэтому он и звонил", - объяснил Трепашкин. - "Ливиненко, конечно, не мог приехать в Россию, и ему нужен был кто-то здесь, чтобы помочь в расследовании".
Легче сказать, чем сделать - к январю 2002 года в России произошли большие перемены. За те два года, с момента, когда Путин был избран президентом, еще недавно процветавшие независимые СМИ практически исчезли, а политическая оппозиция была постепенно выдавлена на обочину, потеряв всякое значение.
Одним из индикаторов этого «похолодания» стало переписывание самой подозрительной части официальной версии о взрывах - "тренировочном задании" ФСБ в Рязани. К 2002 году начальник Рязанского отделения ФСБ, который руководил поиском "террористов", стал подтверждать официальную версию о тренировочном задании. Местный офицер ФСБ, эксперт-взрывотехник, который клялся перед телевизионными камерами, что в рязанских мешках была настоящая взрывчатка, вдруг замолчал о всем происшедшем, а затем вовсе пропал из виду. Даже жители дома 14/16 по улице Новоселов, некоторые из которых участвовали в съемке документального фильма шесть месяцев после инцидента, в котором полностью отрицали версию ФСБ и настаивали, что бомба была настоящей, теперь отказывались об этом с кем-либо разговаривать, разве что говоря, что, возможно, они все-таки ошибались.
"Я сказал Литвиненко, что единственная возможность помочь заключается в том, чтобы я смог принять участие в расследовании в какой-то официальной должности", - объяснил Трепашкин. "Если я просто начну копать сам по себе, меня очень быстро остановят".
Такая официальная должность была организована на встрече в офисе Бориса Березовского в Лондоне в начале марта 2002 года. Один из присутствующих - депутат Государственной Думы Сергей Юшенков - взялся организовать независимую комиссию по расследованию взрывов и назначить Трепашкина одним из ее членов. На встрече также присутствовала Татьяна Морозова, уехавшая из России и проживающая в Милуоки, штат Висконсин. Мать Морозовой погибла при взрыве на улице Гурьянова и по российским законам могла получить доступ к материалам официального расследования. Поскольку Трепашкин недавно получил лицензию адвоката, было решено, что он будет официально представлять интересы Морозовой и попросит суд разрешить ему доступ к материалам ФСБ о взрыве на улице Гурьянова.
"Я согласился на оба эти предложения", - сказал Трепашкин, - "но вопрос был, с чего начать. Большинство источников были ненадежными, а свидетельства людей менялись, поэтому моей первой задачей было получить доступ к результатам экспертиз".
Проше сказать, чем сделать - отличительной чертой официального расследования взрывов была своеобразная поспешность с очисткой мест взрывов. Если, к примеру, американцы потратили полгода на просеивание всех обломков Всемирного Торгового Центра после 11 сентября, подходя к этому как к сбору вещественных доказательств с места преступления, российские власти сравняли с землей дом 19 по улице Гурьянова спустя буквально несколько дней после взрыва и увезли все обломки на городскую свалку. Та небольшая часть вещественных доказательств, которая была собрана - и еще не известно, была ли она вообще – была, скорее всего, заперта в хранилищах ФСБ.
То что он обнаружил, не имело прямого отношения ко взрывам, но Трепашкину удалось найти нечто интересное.
Одной из странностей всей этой истории было заявление спикера Думы Геннадия Селезнева, которое он сделал утром 13 сентября 1999 года. "Я только что получил информацию", - он сказал депутатам. - "Сегодня ночью был взорван жилой дом в городе Волгодонске".
Той ночью действительно был взорван жилой дом, но Селезнев ошибся с городом; взрыв случился в доме 6/3 на Каширском шоссе в Москве, что поставило спикера в затруднительное положение, когда три дня спустя в Волгодонске действительно произошел взрыв дома. По крайней мере, один из депутатов Думы заподозрил неладное.
"Господин спикер, объясните, пожалуйста", - задал он вопрос Селезневу в Государственной Думе, - "как вы в понедельник узнали о взрыве, который случился в четверг?"
Вместо ответа у задавшего вопрос был немедленно отключен микрофон.
Это наводило на подозрения, что кто-то в ФСБ просто перепутал, в каком порядке взрывы должны были произойти, и сообщил Селезневу "новости" в обратном порядке.
Потратив почти три года на поиски объяснения этого факта, Трепашкин заключил, что Селезнев получил ошибочное сообщение от офицера ФСБ, но он не хотел говорить, как ему удалось прийти к этому заключению.
Однако вместе с продвижением в расследовании росла и опасность, угрожающая Трепашкину. Один из присутствующих на встрече в Лондоне - правозащитник и помощник Березовского Алексей Гольдфарб почувствовал озабоченность этой угрозой и назначил с ним встречу в начале 2003 года на Украине. Они никогда не встречались до этого, и после первой встречи у Гольдфарба осталось странное впечатление.
"Он один из самых странных людей, которых мне приходилось встречать", - вспоминает Гольдфарб. "Его не интересовали ни политические, ни философские аспекты того, чем он занимался. Для него это было просто расследование совершенного преступления. Я даже подумал: "Может, он сумасшедший? Неужели он не понимает, какая сила ему противостоит?". Но потом я решил для себя, что он просто суперчестный милиционер – знаете, вроде Серпико. Он просто делал то, что считал правильным, вот и все". Все равно Гольдфарб чувствовал, что он должен по крайней мере предупредить Трепашкина о возрастающей угрозе, если власти решат его остановить. Но чем больше он напирал на это, тем упрямее становился Трепашкин.
"Он не хотел об этом слышать", - вспоминает Гольдфарб. "Мне кажется, он все еще верил в то, что это борьба за реформу системы, а не в то, что он теперь ей противостоял".
Однако получилось так, что первый удар системы пришелся не по нему. В апреле 2003 года депутат Государственной Думы Сергей Юшенков, который назначил Трепашкина в свою комиссию по расследованию, был убит прямо перед подъездом своего дома в Москве, выстрелом на глазах у всех. Через три месяца еще один участник комиссии умер при загадочных обстоятельствах. После этих двух смертей независимое расследование было практически закрыто - что также означало, что Трепашкин теперь должен полагаться в основном на самого себя. Тем не менее, действуя в качестве адвоката Татьяны Морозовой, он не сдавался - и в июле 2003 года он, наконец, вышел на золотую жилу. Это зависело от того, как завершится тот случай, и все попытки очиститься после этого факта были бесполезны.
Спустя несколько часов сразу после взрыва бомбы на улице Гурьянова ФСБ выпустила фоторобот подозреваемого, составленного по описанию управляющего дома. Но вскоре, и без всякого объяснения, этот фоторобот заменили образом совершенно другого человека, которого давно опознали как Ачимезa Гочияевa, мелкого бизнесмена из Карачаево-Черкесии, немедленно сбежавшего и скрывшегося. Весной 2002 года Александр Литвиненко и его сотрудник выследили Гочияева в отдаленном краю Грузии, где, с помощью посредника, он упорно настаивал, что ФСБ его подставила и он сбежал только потому что был уверен, что его убьют.
Личность человека в первом фотороботе еще больше заинтересовала Трепашкина, когда, изучая объемистое дело ФСБ на улицу Гурьянова, он нигде не мог найти ни одной ее копии. В конце концов он начал рассматривать архивы газет в надежде, что одна из них напечатала этот эскиз до того как ФСБ успела остановить их распространение. И нашел.
На рисунке был изображен мужчина 30 с чем-то лет, с квадратной челюстью, темными волосами и в очках. Трепашкин был уверен, что он его знал, и что он его даже арестовал 8 лет назад. Он полагал, что это было изображение Владимира Романовича, агента ФСБ, который подобрал людей в состав автофургонa с электронным наблюдением для банды Радуева во время грабежа банка Солди.
Изначальная мысль Трепашкина была найти Романовича и постараться убедить его раскрыть свое участие во взрывах домов. Не так быстро, как он рассчитывал, но Трепашкин выяснил, что Романович уехал из России на Кипр и летом 2000 года, после того как его сбила машина, которая скрылась, он там скончался.
Трепашкин затем нашёл первоначальный источник эскиза - управляющего дома на Улице Гурьянова.
«Я показал ему фоторобот Романовича», - сказал Трепашкин, сидя в своей гостиной, - «и он мне сказал, что изображение было правильно нарисовано, точно как он описал его милиции. Но затем они отвезли его на Лубянку, где они показали ему эскиз Гочияева и настаивали что это и был мужчина, которого он видел.
Потрясенный, Трепашкин собирался удивить властей. ФСБ к этому времени уже давно опубликовало имена девяти человек, которые якобы были ответственны за взрывы в Москве и в Волгодонске. Эти взрывы же и были предлогом для новой войны с Чечней, хотя ни один из подозреваемых не был чеченцем. Согласно сообщениям, к лету 2003 года пятеро из них были мертвы, двое были на свободе, и судебный процесс еще двоих был назначен на октябрь. В качестве адвоката Татьяны Морозовой Трепашкин собирался присутствовать в суде и представить эскиз Романовича как улику для оправдания.
Он принял дополнительные меры предосторожности. Перед началом суда он встретился с Игорем Корольковым, журналистом независимого журнала «Московские Новости» и в деталях описал отношение Романовича к делу.
«Он сказал: 'если они до меня доберутся, хотя бы все будут знать, почему'», - пояснил Корольков. - «Он был напуган и напряжен, потому что я думал, что он уже знал, что за ним идут».
Конечно же, через короткое время после встречи с Корольковым власти забрали Трепашкина. В течение времени, когда он задерживался, ФСБ еще раз провела рейд по его квартире, на этот раз привлекался целый автобус агентов. Я понимаю, что для соседей это было очень увлекательно», - сказал Трепашкин, смеясь, - «самое большое происшествие здесь за долгое время».
Они его задержали по старой запасной причине ФСБ - владение оружием без лицензии - но судья, очевидно, знакомый с этим клише, сразу же отверг обвинения. Прокуроры тогда вернулись к обвинениям Трепашкина, которые еще рассматривались со времени предыдущего рейда, за два года до этого, и за секретные документы, которые, как он утверждает, ему подложили. Этого было не много, но достаточно. После закрытого суда Трепашкина приговорили к четырем годам тюрьмы за неправильное обращение с имеющим гриф материалом и отослали в тюремный лагерь на Урал.
В его отсутствие двоих мужчин, которых судили за взрывы жилых домов, обвинили и приговорили к пожизненному заключению. Официально объявляя дело закрытым, правительство приказало ФСБ запечатать все следственные документы по делу на следующие 75 лет.
Мой последний вопрос к Михаилу Трепашкину был, в какой-то степени, импровизированным.
Мы стояли на тротуаре около его корпуса, и я его спросил: если бы он смог тогда оглянуться на траекторию его жизни за последние пятнадцать лет, изменил бы он что-нибудь?
Вопрос был импровизированным, потому что люди в ситуации Трепашкина, которые боролись с властями и проиграли, почти без исключения скажут «нет»: в поисках правосудия, свободы, или в стремлении изменить общество к лучшему, они объясняют, они бы сделали все так же снова. Люди в таких ситуациях говорят это себе, чтобы придать значение своим мучениям.
Вместо этого Трепашкин подсмеялся и сморщил лицо в своей отличительной улыбке.
«Да», сказал он, - «я бы много чего изменил. Сейчас я вижу, что доверчивость - один из моих недостатков. Я всегда думал, что не сама система, а только несколько нехороших людей создают проблемы. Даже когда я был в тюрьме, я никогда не верил, что Путин мог на самом деле стоять за этим. Я всегда думал, что, как только он узнает, меня немедленно выпустят». Трепашкин перестал улыбаться и пожал своими широкими плечами. «Как я догадываюсь, определенная наивность привела меня к ошибкам».
Я не был полностью в этом уверен. Я подозревал, что его «недостаток», более чем наивность, заключался на самом деле-то в старинном - если даже не в средневековом - чувстве преданности. Во время нашей первой встречи Трепашкин дал мне копию своего резюме, которое состояло из шестнадцати страниц, и первое, что бросилось мне в глаза, было, как он выделил свои многочисленные награды и похвалы за все годы службы государству: как специалист морского флота, как офицер КГБ, как следователь ФСБ. Как это ни обычно или не удивительно, он верил по-настоящему. Как еще можно объяснить годы, когда он работал в должности следователя, тщательно ведя дела против организованных синдикатов или продажных чиновников, и в то же время упорно отрицал то, что в новой России сами воры всем и заведовали?
Конечно же, это чувство неизменной преданности и парализовало Трепашкина, оно же и предотвратило его от познания своих «ошибок», от перемен в жизни, чтобы отдалиться от неприятностей. По такому же счету, даже перемена местоположения нашей встречи говорит о непреклонности Трепашкина; его жена вернулась раньше, чем ожидалось, и немедленно выгнала нас на улицу.
«Ну, что поделаешь?» - прошептал Трепашкин, когда мы убегали, будто он ничего не мог предпринять.
Но, возможно, для резкости его жены в тот день - 25 сентября - была другая причина. В тот день Трепашкин собирался идти на Пушкинскую площадь, чтобы встретиться с небольшой группой сторонников, где в 6 часов они бы провели демонстрацию с требованием нового расследования взрывов. «Приходи», - сказал он со своей обычной улыбкой. - «Может, интересно будет».
За пять лет, с того времени, когда Трепашкина посадили, в России произошло много перемен - и ни одна из них не была особо благоприятной для человека в его ситуации. В марте 2004 года Владимира Путина избрали на второй срок президентства с 71% процентом голосов, и он распорядился более действенно ограничить политическую свободу и свободу слова. В октябре 2006 года, в лифте своего дома, насмерть застрелили Анну Политковскую, ведущую журналистку России, которая в значительной степени писала о темных связях между ФСБ и чеченскими «террористами». На следующий месяц пришла очередь устранить Александра Литвиненко.
И, возможно, самое большое расстройство - российский народ в этом не видел больших причин для беспокойства. Наоборот, с экономикой, процветающей за счет потока денег из нефти, большинство были довольны образом Путина как силача, и его все более и более воинственным расположением духа по отношению к окружающему миру, передавая дуновение возвратившейся сверхдержавы.
Этот образ был подходяще использован в мае 2008 года, когда Путин, которому конституция запрещает работать на третий срок в должности президента (хотя он остался в кабинете в роли премьер министра), официально передал вожжи своему лично отобранному наследнику, Дмитрию Медведеву. На этот случай, оба из них были в похожих черных куртках, Медведев в джинсах, важно проходя через Красную Площадь, выглядя скорее как пара гангстеров, нежели как главы государства. Даже свирепое вмешательство России в Грузии в августе 2008 года, акт, который был единогласно осужден на Западе, породило новую вспышку российской национальной гордости, новый взлет популярности Путина.
Может, тогда и не удивительно, что митинг на Пушкинской площади в тот вечер был довольно жалким зрением. Помимо Трепашкина и его самых близких помощников, может, там оказалось тридцать человек. Многие из них - старики, которые потеряли родственников при взрывах, они стояли молча на тротуаре, держа в руках плакаты или выцветшие фотографии своих погибших. Этот небольшой кружок стоял под присмотром восьми милиционеров в форме – и, скорее всего, нескольких других в штатском - но это казалось совсем не обязательно. Из огромных толп проходящих мимо в час пик мало кто посмотрел дважды на протестующих.
Когда я глядел на Трепашкина в тот вечер, мне казалось, что может существовать другое объяснение вопросу, почему кто-то, как он, еще был жив, а такие люди, как Литвиненко и Политковская, были мертвы. Отчасти, без сомнения, потому что Трепашкин старался не показывать указательным пальцем прямо на Путина или на кого-либо еще в связи с бомбежками домов. Это подходит его расположению ума как криминального следователя: ты только обвиняешь на основании фактов, того, что можно узнать и уточнить.
И, конечно же, другая часть причины состоит в его односторонней сосредоточенности на взрывах домов, в том, что он относится к этому делу с тем же уровнем упорства, с каким он отнесся к делу грабежа банка Солди. В этом и состояла проблема Литвиненко и Политковской: они обвинили стольких членов правящего круга России, что они обеспечили безопасность своих врагов их количеством. Для Трепашкина, кроме взрывов домов, больше ничего не существовало, и если бы его убили, вся Россия бы знала, почему.
Хотя ирония судьбы состоит в том, что чем дальше он продвигает это дело и чем больше он требует открытого следствия, Трепашкин, возможно, продвигает себя ближе и ближе к уничтожению. Пока люди, стоящие за взрывами, уверены, что они выиграли, или хотя бы что они достаточно захоронили прошлое, он в относительной безопасности. Когда толпы начнут брать его листовки, тогда опасность возрастет.
И тот день, возможно, быстро приближается. В условиях разрушений в мировой экономике в прошлом году мало стран были опустошены больше, чем Россия, и почти каждый день приносит новые народные протесты: против олигархов, против политики, и все больше против самого Путина. Сейчас уже, может, осталось недолго, когда российский народ спросит себя, как это все началось, и вспомнит ужасные происшествия сентября 1999 года.
Но тот вечер на Пушкинской площади не стал таким днем. В тот вечер толпы еще по-настоящему верили в возрождение России, торопясь мимо Трепашкина к метро и домой, торопясь к светлому, блестящему будущему, которое пообещал им их правитель.
СКОТТ АНДЕРСОН, журналист и автор, который передавал из горячих точек по всему миру
источник 
. 
СНЕЖЭЛЬ-БИО-ДАР
