Хранители

Зауэр Ирина
Наташе. Ты понимаешь меня.


Не знаю, как начать. Мне не с кем поговорить в ближайшие полчаса, а позже я смогу думать лишь о том, как не обидеть мою новую Ближнюю. Но тебя-то обидеть нельзя, так что я не буду сейчас подбирать слова, а скажу все прямо.
Хранящий, я просила тебя сделать так, чтобы я перестала видеть «пути»? Не понимаю, в чем твоя выгода от того, что человек едва ли не кожей чувствует, к чему тяготеет ситуация, даже когда она его никак не касается. Если ты сам знаешь вообще все, то должен понимать, каково мне с этим даром. Будь ты человеком, не понимающим, о чем я говорю, объяснила бы на примере: представь, что выходишь за дверь своего дома и видишь на пороге красивый камень: рубин или даже алмаз. Конечно, ты не можешь не поднять его. А шага через три находишь еще один. И еще. И так без конца. Богатство это хорошо? Знание – хорошо тоже? Но только не когда каждый камешек и каждая толика знания говорят с тобой, показывают тебе чью-то судьбу. Вот так и этот твой дар. Чем больше узнаешь, тем яснее видишь. И нельзя просто закрыть глаза и пройти мимо, не подобрав очередной камешек. Не уверена, что без этого была бы счастливее. Но спокойнее – точно. Моя первая Ближняя была в этом уверена.

…А звали ее Аллинт. «Линтой» в одной недетской книге назывался длинный обоюдоострый кинжал.
Она и была, как кинжал. Трогать нельзя, задевать нельзя, а попробуй не задень, если даже тень ее и та болит. Две трети жизни Аллинт провела, сражаясь – с собой и с другими. Результат ты видел. И с ним пришлось бороться уже мне…
Как дальние становятся Ближними? А вот так: ты сам приближаешь их к себе, и они разрешают это. Как Ближние становятся дальними? Иногда они решают, что зря разрешили тебе приблизиться. Может быть, это и есть Равновесие. Но неужели ты не мог устроить мир так, чтобы человеку не было в нем одиноко?
Знаешь, Алли считала меня светом. Огоньком, у которого можно согреться. И поэтому я стала для нее огоньком. Для Ближних ты всегда меняешься. В этом есть немного обмана. Даже и не немного. Но я тоже была для Алли Ближней, и она менялась для меня.
Ей нужна была придуманная жизнь; Аллинт играла в любительском театре, часто - свои собственные пьесы. Затащила туда и меня - чтобы поделиться. Я не стала ее огорчать тем, что не люблю театр. Если бы ты видел, как сияли ее глаза, особенно когда она представляла на сцене влюбленную девочку, а ее партнером по игре был Шуан!
Зачем ты дал ей именно такую жизнь, Хранящий? Мог же подарить иную, где она к своим тридцати пяти уже была бы женой и матерью двоих детей. А вместо этого ты дал ей безумца отца, тиранку тетушку, маленький дом, много тяжелой работы… И этот театр…
Она не хотела, да и не могла сдаваться никаким обстоятельствам. Театр и стал обычным местом наших встреч, а не зала телепортов.
Все-таки расстояния разделяют. Живи мы в одном городе, может, было бы проще. И уж точно мы чаще бы встречались, и хотя это значит, что мы и расстались бы раньше, я согласна и на это.
Однажды я попробовала исправить написанную ею пьесу. Получилось неплохо. Вот когда твой дар помог, ведь я видела «пути» даже придуманных ситуаций. Я чуть-чуть сместила акценты в пьесе, и получилось... Не так жестоко. Жизнь была жестока с Аллинт, и она привыкла к этому и сама стала суровой. Пьесы ее были наполнены болью и непримиримостью. Может быть, потому мне так не нравился театр, что там приходилось это играть или смотреть, когда другие играют. Но я хотела делить с ней ее мир. Эгоистичное желание, да, Хранящий?
В той пьесе я играла любимую Шуа. Алли не была против того, что я поправила ее творение, но нервничала и злилась, а я злилась тоже - на то, что не могла просто спросить, ибо видела, к чему это приведет. Твой дар, Хранящий!
Потом моя Ближняя придумала поучаствовать в городском конкурсе любительских театров. И снова написала пьесу. Она была о нас. Вернее, о вероятных нас. Алли показала совсем другой мир, где магия держится на вере, а не на научной основе, как у нас. Но – все-таки это были мы под масками и личинами персонажей.
Мне досталась роль предателя, девицы, которая увела парня у другой просто ради поддержания репутации неотразимой. И я отлично сыграла ее. Обманутую и брошенную девушку играла Аллинт. Тоже ее роль. Хранящий, почему ты делаешь людей жертвами, но при том они даже и выглядят как жертвы? Расплывающееся тело Алли, близорукие глаза и больное сердце... Она внушала желание что-то для нее сделать. И всячески отталкивала любую помощь.
После первой репетиции были вторая и третья... Аллинт раздраженно огрызалась, когда я, уже привычно, звала ее сестричкой. Она перенесла на меня отношение своего персонажа из пьесы. Но я не хотела быть персонажем, которого ненавидел другой персонаж!
И начался кошмар. Хотя я и обещала себе - это было во мне как нерушимый закон, вроде того, что нельзя прыгать с крыши без амулета полетов, - обещала, что буду терпеливой, но в конце концов сорвалась. Накричала на нее, когда она впервые обвинила меня в том, что я общаюсь с Шуаном. Просто общаюсь, без нее. Это было нелепо и так несправедливо! Все-таки придуманный мир должен оставаться в пределах сцены.
Конечно, потом мы помирились, но она попыталась поссориться с Шу. Он умен. Тремя словами заставил ее прийти в себя. Если бы я так умела, а не искала бы слова помягче! Человеку, привыкшему к суровым условиям, они требуются снова и снова. И знаешь, Шу смог дать ей это, став ее Ближним.
Больше ничего не понадобилось. Сблизившись с Шуаном, она утратила всякое желание разбираться в дебрях наших отношений и просто ушла. Я пыталась с ней поговорить. Аллинт потратила свои, как обычно, скудные средства на услуги мага и сделала так, чтобы я не могла приблизиться к ее дому. Я послала ей письмо с той же магией. Она не ответила, и я не уверена, что она прочла его, хотя точно знаю, что получила. Там было всего два слова: «Давай поговорим».

Следующим моим Ближним был парень. Ну, я честно думала, что в этот раз получится лучше. Но, Хранящий, почему ты так часто повторяешься? У Сатти тоже была неблагополучная семья, и ему просто не оставили выбора. Он хотел работать в зверинце, но приходилось сидеть в какой-то конторе, где был чем-то вроде мальчика на посылках.
Если это испытание, то он проходил его с честью! Никогда не жаловался, о своих неурядицах рассказывал со смехом. По усталому лицу, по заметным синякам я узнавала, что он опять поссорился с братом своего отца. По кругам под глазами – что ему пришлось работать ночь. По мятой одежде - что Сатти не ночевал дома. Если я узнавала о его проблемах, то старалась помочь, но чаще выходило так, что случившееся изменить уже было нельзя. Вот он жил в моем городе. Знаешь, я была не права. Это не помогает.
Сатти на самом деле любил зверей. Но ненавидел людей. И после одного случая перестал хотеть быть человеком. Он не представлял, как можно вырваться из своего замкнутого круга.
Магия может практически все, если у тебя есть дар или деньги оплатить работу мага. Сатти посетил нашего местного… я назвала бы его сказочником, но не хочется оскорблять людей, сочиняющих чудесные истории. Сатти этот «провидец» уверил, что в прошлой жизни он был драконом, и что сущность у него драконья.
И мой Ближний поверил.
Поведение Сатти изменилось. Неунывающий парень, способный обратить в шутку любую ситуацию, превратился в тряпку из-за веры, что он дракон и тоски по неведомому. По сородичам. Меня он принял за одну из них. Я не возражала. Он был моим Ближним. Но только от себя самого я не смогла его защитить.
Однажды в пылу ссоры с отцом он выкрикнул свою правду: что он дракон, и я тоже. До этого его родители относились ко мне нормально. Я даже была уверена, что положительно влияю на них. Вот еще что бывает из-за видения «путей» - ты становишься самоуверенным. Иногда я и правда ощущала, как распрямляются их «линии». Сейчас же они принимали меня как… Как врага. И как ни странно - Сатти тоже. Его сестра рассказала мне о том, что его родные решили, что именно я запудрила Сатти мозги. А он не стал возражать. Оказывается, человеку очень легко в чем-то убедить себя, особенно если это поможет наладить отношения с другими.
Так мы и стали врагами. Он принял сторону своих родителей и, наконец, перестал с ними ругаться. Но я видела, что это ненадолго. Думаешь, я хотела это видеть, Хранящий?
Человек может верить во что угодно, но при чем тут другие? Я спросила бы Сатти, зачем он начал рассказывать другим историю о том, как я с помощью чар внушила ему, что он дракон. Откуда он взял эти чары и почему не рассказал правду – что ходил к шарлатану-рассказчику? Готова согласиться: в том, что я обычно делаю, есть немного магии. Но для чего уверять моих друзей, что я делаю это постоянно, что дурно воздействую на них, что у меня вообще друзей не было бы, если б не мои чарования? Я спросила бы – ведь он не стал покупать чужие заклинания, чтобы отгородиться от меня. Но мне было противно даже представить разговор с Сатти.
Оказывается я, как все, не люблю трусов и подлецов.

Мирай... Это был особый случай: вполне благополучная семья - и как же я радовалась тому, что тебе надоело сталкивать меня с жертвами своей суровости, Хранящий!
Но тут уже я совершила ошибку, рассказав Мираю об Аллинт и Сатти. О том, что у нас произошло. Хотела, чтобы он понял: бывает и так вот – нелепо и странно. И чтобы поберегся и поберег нас. А он начал задумываться.
Вообще Мир был интересным человеком и большим везунчиком. Кажется, все его желания исполнялись: он учился в самом престижном университете города, его семья обладала немалым влиянием из-за матери, входившей в городской Совет… Но он не мог долго удерживать свое внимание на чем-то одном и постоянно менял свои решения. Как-то раз, когда его мать уехала по делам, он затеял покрасить стены дома так, как ему давно хотелось. Мама его не возражала, но взяла с него обещание, что сын закончит все к ее приезду. У нас было больше двух недель.
Через два дня Мирая в доме я не нашла. Он оставил мне записку:  «Жду в Парке». Ты знаешь, что он там делал, Хранящий? Записывал голоса птиц, чтобы позже составить из них Симфонию. Он даже начал ее. У меня дома, кажется, все еще хранится шар с этой музыкой. Но заканчивается она смехом Мирая и его уверением, что завтра он продолжит. Ни покраску, ни симфонию он так и не завершил, ведь они стали ему неинтересны.
Да, он мог быть каким угодно, и все равно оставался моим Ближним. Одно время Мирай вообще был уверен, что в нем живет еще один человек, и это его память время от времени заставляет Мира писать кошмарные стихи. Я возненавидела за них его придуманного «второго». На мое счастье, и это увлечение моего Ближнего не было долгим.
Но однажды он спросил:
– А ты что, никогда не врешь?
Я не поняла вопроса. Он объяснил:
– Я думаю, твои прежние Ближние оставили тебя из-за лжи.
И еще что-то говорил, только я уже не слышала.
Вернулась домой и наревелась вволю. Я все поняла уже тогда. Не из-за «путей», Хранящий. Единственное, что перекрывает способность видеть их – это полное и беспросветное одиночество, а я снова стала одинокой. Мирай еще был со мной, но он уже сомневался во мне. Значит, я не могла дать ему то, что дает всякий Ближний. Не могла разделить с ним его мир.
Мы расстались спокойно, он даже помахал мне рукой и улыбнулся. Просто я так и не смогла ответить на его вопрос: лгу ли я и почему? А он хотел это знать. Таким было его новое увлечение – узнать эту правду. И все, что он мог дать мне, не получив этого, был холод.

Ты слишком большой шутник, Хранящий, чтобы мы понимали твои шутки, а может, ты как раз слишком серьезен, а мы серьезны недостаточно. Ты даешь мне в Ближние Занату. Она так похожа на Алли. Когда она впервые обиделась и ушла, я разревелась, как девчонка. А потом успокоилась. Она уже была частью моего сердца, моего... мира? Может быть. Со всеми тремя пыталась делить их мир. Может, получится на этот раз, и кто-то разделит со мной – мой?
Недавно я нашла в библиотеке книжку с Кодексом Хранителей. Уж не знаю, кто они были, но взгляд прикипел к нескольким строчкам:
«Милосердие, одобрение и осторожность. Трус не может быть Хранителем - из страха вырастает насилие. Молчи. Делай. Человек, который не признает своих ошибок, не может быть Хранителем».
Слишком много «не», как мне кажется. И я выразила бы все это одним... И даже не словом. Если бы я могла передать ощущением - каково быть хранителем, чувствовать, что когда уходишь, забираешь с собой все - и нет смысла говорить, что именно все. Что все мы хранители - и не только для своих Ближних…
Но, может быть, ты знаешь это.
Сейчас придет Зан, и я волнуюсь. Не знаю, получится ли у меня. Я все еще тоскую. По тем, кто ушел, или по тому, что мы могли создать вместе, по тому, как оживал рядом с ними мой мир, просыпалась душа.
Так будет и с Занатой. Это уже так. Я не прошу тебя помочь, Хранящий. Тут даже ты, создающий все, бессилен. Но если Зан тоже уйдет, не давай мне новых Ближних! У меня есть друзья и знакомые, есть родные. И ничего больше не нужно.
Интересно, Хранящий, а у тебя есть Ближний? Если есть... Пусть тебе никогда не придется писать письма, умоляя о разговоре, и обходить за три улицы его дом. Так мало нужно для счастья. Наверное, даже тебе. Только это всегда разное «мало», да? Из-за этого все? Непонимание и потери, разлуки и отчаяние?
Стучат. Это она. Спасибо, что выслушал.
Кажется, я поняла, почему у человека может быть только один Ближний. На двух просто не хватило бы сил… души… сердца? Его хватает на всех, даже на потерянных. Но вот тут – не хватило бы. Тебя самого.
Я оставила в той книге на полях ехидные комментарии. Но сейчас я добавила бы в хранительский Кодекс еще одно: «Если ты не можешь сохранить себя, как ты будешь хранить других? Если ты бросаешь свой мир, чтобы разделить с кем-то его мир – разве ты достоин доверия? Если ты перестал быть собой – какой же ты хранитель?»
Или я не права?
13.07.11